Ла-Сьота

Мне всегда казалось, что фраза «лазурный берег» Французской Ривьеры — это всего лишь красивая метафора.

Однажды, поднимаясь по холму к парку Мюгель, я взглянула вниз на воду, в которой плавала минут 10 назад и поняла, что здесь нет места метафоре. С высоты она выглядела иначе, нежели с берега пляжа. Мои глаза оцепенели. Вода настолько искрилась голубыми и зелеными красками под ослепляющие переливы горячего солнца, что хотелось бежать обратно вниз.

В 30 км от Марселя на берегу Средиземного моря, словно в ущелье скрывается маленький городок — Ла-Сьота. Там много пляжей, растительности и старинных каменных домов.

Самым живописным и уединенным мне показался пляж Мюгель, до которого я каждый день шла пешком минут 30. Он соседствует с одноименным парком, где много зелени и цветов, а в знойную жару, чувствуется песок и мелкая галька под ногами, и пыль взлетает из-за постоянного трения о землю. Парк поднимается ввысь по холму и обволакивает его своей пышной зеленью.

«Это излюбленное место для молодоженых. Там часто можно встретить девушек в длинных белых платьях», — говорит Марион. «Вот, смотри, у меня есть оттуда фотографии». Молодая француженка открывает большой толстый фотоальбом со свадебными фотографиями. Она переехала на юг страны из города Савойя, что во Французских Альпах, вышла замуж, а через некоторое время развелась и теперь живет с двумя сыновьями в Провансе на Лазурке. На фотографии — ее первый муж, высокий, загорелый француз, как и многие на юге страны. Она с упоением рассказывала о своей свадьбе, о том, как красиво была наряжена, и как хорошо были сняты фотографии.

У Марион есть бойфренд, Фредерик, из Марселя. Фредерик — учитель физкультуры, он занимается футболом в школе, много бегает и живет в пригороде портового города. Он приехал следом за мной, и мы все вместе провели время, пока я жила у Марион.

Она была очень добра ко мне и хотела, чтобы я чувствовала себя как дома. Я приехала в Прованс ради одного — посмотреть на лавандовые поля. Но в округе таковых не было, нужно было ехать на север.

Однажды вечером меня дома ждал букет из лаванды и других прованских трав. Марион по дороге с работы домой срезала для меня пару веточек в парке, хотя это и запрещено. Также она нарвала какой-то другой травы. К сожалению, я ничего не почувствовала. Никакого яркого аромата. Я привезла букет домой и разложила его на журнальном столике. Так он и пролежал до того дня, пока аромат теплого хлебного Прованса не раскрылся как бутон цветка.

Помню, я вернулась из жаркого Таиланда в снежную и холодную Москву. На улице слепило солнце, знойный холод был виден на окнах, когда я подошла открыть шторы. Вблизи лежала та самая уже не замечаемая мною лаванда. Как вдруг я ее услышала. Наконец-то она заиграла своими теплыми нотами. Она, как волна Каланков, подхватила мое обоняние. Я поднесла букет ближе и вдохнула этот горьковатый, но теплый аромат, и сразу же вернулась в Ла-Сьоту.

В 5 вечера меня ждал катер на пристани. Даже в это время солнце пекло так сильно, что можно было спастись только под навесом. Постепенно подходили и другие, желающие испытать волны и красоту Каланков, впивающихся в берег французской Ривьеры.

Нас попросили подняться на борт. У руля была невысокая молодая женщина. По степени загара можно было определить, кто тут местный, а кто турист. У моряков загар был еще насыщенней. У капитана судна, невысокой молодой женщины за штурвалом кожа была почти как у копченой колбасы.

И вот мы начали отплывать. Мотор загудел, поднялся дым. Мы выплыли на открытую воду, и наше судно ускорило шаг. Высокие волны так и подбрасывали нас, что иногда ни одно ведро воды окатывало тех, кто сидел ближе к носу и в конце лодки. Я повернулась назад и увидела загорелую пару, промокшую до нитки. Наши покачивания достигли своего пика, когда нас подбросило так, что я вцепилась в спинку переднего сиденья. Мне было очень страшно.

И вот впереди показался первый Каланк. Мы заплыли в искрящееся зеленое ущелье, лодка шла все медленней, словно мы на пироге заплывали в чужие воды, а туристы, лежащие на горячих скалистых камнях, смотрели на нас, как североамериканские индейцы, увидевшие чужестранцев. Подростки прыгали с высоких скал, кто-то разгуливал по воде на досках SUP, также в воде бултыхались яхты, где пили вино и говорили по-французски. По линии берегов Каланков было не так много активности. Несмотря на наличие людей, атмосфера там стояла спокойная и тихая. Так мы пронеслись мимо еще двух Каланков и вернулись домой. Несясь обратно на парусах, мне уже не были страшны волны. Наоборот, я все ждала, когда же нас подбросит повыше.

На следующее утро Фредерик отправился в Марсель, а я села ему на хвост. Я впервые ехала по Франции на автомобиле, это не похоже на поездку на поезде. Когда ты едешь в машине, заметны какие-то детали пейзажа и местности.

Мы ехали минут 40 и все это время говорили по-французски о Франции, французах и Макроне. Кстати, речь Фредерика я понимала лучше, чем речь Марион.

Фредерик жил в пригороде Марселя, поэтому он довез меня до причала, где я села на катер и уже добиралась до знаменитого порта, как полагается, по воде.

Лодка подплыла к Старому Порту, к которому примыкает квартал Le Panier, где я и провела все свое время. Это район богемы. Там много узких улиц из брусчатки, зданий из камня, стрит арта и прочего, что радует публику инстаграмма. Побратимом этого квартала можно назвать Gamla Stan в Стокгольме. Когда-то Le Panier был бандитским районом, там и сейчас не так пахнет деньгами. Это укромный уголок, где живут в старых тесных каменных домах, но где много искусства и простора для творчества, а туристы постоянно едят на террасах кафе.

Особенность таких старинных кварталов заключается в том, что по ним приятно гулять без всякой цели. Можно никуда не заходить, а просто-напросто шагать и любоваться архитектурой, дизайном вывесок и наблюдать за людьми.

Ко мне подошли две итальянки и спросили по-французски, как пройти к какому-то месту. К моему удивлению, я знала дорогу и объяснила им. Потом они уточнили, не из Италии ли я. Видимо, у меня обнаружился итальянский акцент.

В квартале Le Panier я провела часа 2. Это оказался мой Марсель на тот момент. Времени уже не было — меня ждал Фредерик. Я вернулась тем же ходом, и мы отправились в Ла-Сьоту.

Как-то вечером я собиралась выйти поесть на улицу, но Фредерик остановил меня на 5 минут. У него в руках был кусок бумаги, похожий на старую газету. Он начал с того, что якобы у его семьи хранится один очень старый документ, согласно которому я должна ему n-ую сумму денег. Марион сидела рядом, на столе стояли бокалы после вина, шторки были затворены, дул вентилятор. Я поняла, что это какой-то розыгрыш, да и Фредерик выглядел веселее обычного и без умолку говорил. Марион была недовольна идеей друга и уже с самого начала пыталась остановить оратора. А зря! Ведь француз боролся за справедливость.

В начале 20 века Россия взяла взаймы денег у Франции, если быть более точным, то у граждан Франции, раздала им всем облигации, а долг так и не вернула. Прародители Фредерика остались с облигацией в 125 рублей золотыми и без денег. И тут он решил восстановить правду.

Мы посмеялись, но Фредерик не дал мне уйти. Видимо, наличие красного вина в крови только разыграло его аппетит — ему хотелось продолжить театр. Вот мы и продолжили игру.

Я начала с примитивной логики. Пояснила, что деньги просила не я, а правительство, и не у Фредерика, а у его прародителей. Более того, банк, где можно было получить свои деньги, уже давно закрыт. Параллельно, я уточняла, насколько вся эта ситуация правдоподобна. Мне сообщили, что француз говорит правду. Также мне посоветовали выкупить у него эту облигацию, ибо ее можно было бы продать на аукционе за приличные деньги.

Начался торг. Ситуация накалилась. Марион спокойно наблюдала со стороны, попивая вино. Она уже не вмешивалась, ведь теперь мы оба ввязались в игру. Я предложила Фредерику продать мне бумагу за 5–10 евро, но не тут то было. Француз, заподозрил, что документ-то может быть, действительно, стоящим. Раз уж у него не получается выручить столетний долг, то, возможно, бумажку можно продать. Только почему он раньше не додумался? Когда было понятно, что денег я ему не дам, разве что 5–10 евро за саму бумагу, он сдался совершенно стандартно, ответив, что сначала ему нужно проконсультироваться с юристом.

Мой французский друг уперся, также как и все таксисты городка. Настало время ехать домой. У меня был ранний поезд до Лиона — в 05:25. Накануне вечером мы с Марион начали обзванивать службы такси. Слыша, на какое время мы просили подать машину, все отвечали: «Нет, мадам, это уж слишком рано». Мы уже почти отчаялись. Но отважный смельчак нашелся.

Раннее утро, на улице кромешная тьма. К дому подъехала такая же черная, как ночь, машина. Из нее выбежал Фабрис, таксист лет 50, низкого роста и с седыми волосами. Он быстро загрузил мои вещи, и мы тронулись. Сев в салон, я почувствовала, что внутри все было несколько необычно. Впереди сверкала гладкая натертая до блеска панель, не было ничего лишнего. А когда автомобиль тронулся, то я удивилась вдвойне. «Что это?» — спросила я у Фабриса. «Это Tesla», — ответил таксист.

Крохотный город в Провансе, черная ночь, и я в Tesla. Она меня и вправду поразила. Я словно летела на доске по водной глади. Машина ехала как по маслу. Она наворачивала пируэты, но делала это мягко, плавно и медленно. Прямо передо мной горели красные цифры счетчика. Они тикали со скоростью света, а Tesla ехала медленно и уж очень спокойно.

Фабрис высадил меня на станции, где было всего две души и всюду закрытые двери. Было еще очень темно. Я поднялась на перрон и ждала свой поезд, а пока думала, что буду делать, если те двое начнут меня душить. Вдали послышался шум бегущего поезда, вскоре он появился из тьмы. И вот здесь, где когда-то снимали свой немой фильм братья Люмьер, заканчивается мое первое путешествие в Прованс.